Дидье Ковеларт - Притяжения [новеллы]

С тех пор если я и влюблен, то лишь в воспоминание. Моя жизнь застряла в мечте — несбывшейся и потому нестареющей. «Ваш муж совсем не меняется!» — вечные восторги клиентов. Неудачники хорошо сохраняются. Кристина же похудела на пятнадцать кило ценой строгих диет после двух беременностей: ни тебе груди, а то, не дай бог, обвиснет, ни улыбок — от них морщины, и пахнет от нее теперь только чистотой. Все, что осталось в ней от наших студенческих лет, — акцент швейцарской немки, который она поддерживает как дань памяти, с тех пор как ее родители погибли под лавиной. Этот акцент весомо звучит за прилавком, в любви — не настолько, но наша сексуальная жизнь мало-помалу становится бессловесной. Она допускает меня к телу раз в две недели по воскресеньям, перед мессой. В остальное время я изменяю ей с ее же фотографиями из спектаклей. С Кристиной пятнадцатилетней давности, единственной, подлинной, только моей.

Время от времени, так, чисто для проверки формы, я позволяю себе кое-какие похождения и в настоящем времени, осторожно и по-тихому, но их и сравнить нельзя с моим давним закулисным блаженством, — так стоит ли множить разочарования? Занимаясь любовью с прошлым, я храню верность самому себе.

Конечно, теперь, когда дети выросли, я мог бы развестись, но мой отец не сможет обойтись без моей жены. И потом, что я стал бы делать со свободой? У меня никакого желания снова играть в эти игры. Вот я и курсирую между отелями и казино: забираю на грузовичке с надписью «Белая королева» грязное белье, возвращаю чистое, а остальное время провожу у игровых автоматов. Выигрываю, проигрываю, отыгрываюсь, а часы идут. Когда наберу свой потолок — или, наоборот, опущусь ниже плинтуса, — выхожу прогуляться. И заканчиваю вечер на скамейке в парке Терм с томиком Бальзака или Пруста. Я люблю неисчерпаемые книги. Удовольствия не меньше, чем от игровых автоматов.

В конце тупика растрескавшийся фонтан цедит воду в сточный желоб слева от сияющего свежей краской агентства. В соседстве ярко-желтого цвета и зарослей ежевики на склоне есть что-то странное, гнетущее, сам не знаю почему. На обтрепанном полосатом тенте надпись: «Привилеж Кемпинг — аренда индивидуальных участков для отдыха со всеми удобствами».

Я подхожу к витрине, приставляю правую руку козырьком ко лбу. Внутри темно, не видно, что там выставлено. Хрипло звякает дверной колокольчик, на порог выходит мужчина и смотрит на меня так, будто я заглядываю в окно супружеской спальни.

— Что вам угодно?

— Добрый день. Я хотел узнать, участки, которые вы сдаете…

— Участки, которые мы сдаем? — переспрашивает он, как бы побуждая меня продолжать.

Это маленький, тощий человечек с лысой головой и лихорадочно блестящими глазами; ворот рубашки ему широк и свисает на узел галстука.

— У меня есть трейлер, — говорю я.

Он кивает с понимающим видом, цокает языком, оглядывается.

— Ну конечно, месье, конечно. Кемпинг — классная штука на бумаге, не так ли, но скученность… Я прав?

Он приглашает меня войти, кося масленым взглядом швейцара пип-шоу.

— Так вот, я предлагаю свободные участки, не подлежащие застройке, они принадлежат людям, которые их никак не используют, — покой, нетронутая природа, санитарно-техническое оборудование имеется. Вы арендуете участок на нужный вам срок — и вперед! Это, если угодно, дикий кемпинг, но со всеми удобствами. Представляете — вы в трейлере, один на краю света, с вашим семейством, разумеется.

Я улыбаюсь при мысли о моем семействе, которое признает только «популярные», как выражается Кристина, места. Агентство — тесный закуток, освещенный боковым окном, практически полностью закрытым листвой. В зеленом свете стоят рядком неподвижные куклы-автоматы.

— Моя страсть, — говорит он. — Итак, куда мы возьмем курс? Север, юг?

— Я бы хотел место понепригляднее. Болотистое, с нездоровым климатом и чтобы далеко от всего.

— Конечно, месье.

Не выказывая ни малейшего удивления, человечек уселся за свой стол. Забавная, право, реакция.

— Я заплачу, сколько потребуется, — уточняю я.

Он задумчиво кивает.

— Это для вас… или для вашей семьи?

В его тоне я слышу понимание, более того — нечто вроде поддержки, этакой солидарности строптивцев. Отвечаю:

— И то, и другое.

Честно говоря, я и сам не знаю, какие счеты свожу, вздумав испортить наш отпуск, но это не просто дурная шутка, это глубже. Может быть, последний шанс, протянутая рука, попытка вновь обрести друг друга. Вернуть то, что нас связывало. Без окружения, без индустрии увеселений, и чтобы даже в себя не уйти…

Он приглашает меня сесть на плетеный стул между стеной и маркизой в пудреном парике и бальном платье — она стоит с ошеломленным видом, руки подняты, как будто ее держат на прицеле.

— Моргенсен, — произносит он торжественно. — Тысяча восемьсот восемьдесят четвертый год: его лучший период.

Я киваю, изображая интерес. Это моя коммерческая жилка — наследственность. Он выдвигает ящик стола, извлекает допотопную картотеку и начинает рыться в ней, украдкой поглядывая на меня, словно прикидывая, что из его товара мне подойдет. Тихонько булькает фонтан, так близко, будто он прямо в комнате. Сквозняк колышет тени над куклами. Рука, нога, ухо, нос — у каждой чего-нибудь не хватает, и увечья усиливают ощущение неловкости от этого скопища металлолома и фарфора цвета розовой плоти.

— Вот, — говорит хозяин, вставая, — думаю, я нашел именно то, что вам нужно.

Он осторожно обходит свою маркизу под прицелом и, цокнув языком, протягивает мне листок. Три наклеенные фотографии под неразборчивыми каракулями подписей. На одной — поле и полоса сухих сосен, на другой то же поле, отделенное решетчатой оградой от простирающейся до горизонта голой серой земли, на третьей грязное море за дюной, на которой торчит шест с табличкой — надпись на ней не разобрать. Заложив руки за спину, хозяин шпарит наизусть описание, которое я одновременно с трудом расшифровываю.

— Вам знакомы эти места?

Я качаю головой. Он испускает душераздирающий вздох.

— Тысяча двести квадратных метров. Участок прямо над морем. И я вам гарантирую, что не будет ни души.

— Вид довольно унылый, не правда ли?

— Не то слово! — весело подхватывает хозяин. — Ну, деревня-то есть, в шести километрах, посмотрите на обороте, и до города двадцать минут на машине. Разумеется, — добавляет он, посерьезнев, — стоит это довольно дешево.

— В чем же проблема?

Он чешет голову, снова вздыхает.

— Полигон, месье, вот так. Вся эта территория отошла военному ведомству. Осенью расчистят. В общем, пока еще мы можем сдать на июль–август. Если вам действительно хочется побыть в одиночестве…

Я переворачиваю листок. Деревня, панорамный вид, ничего примечательного, маленькая, все ставни закрыты, улицы пусты. Несколько припаркованных машин, перед дверьми некоторых домов свалена мебель. Под этой фотографией еще одна: участок со стороны сосен; снято под другим углом, и на заднем плане видна вилла. Любопытное сооружение без определенного стиля, вернее, все стили здесь вперемешку. Угловые башенки, одна круглая, другая квадратная, колонны на фасаде, деревянные балки на боковой стене, веранда, крыша с высоким коньком и колоколенками, терраса с перильцами по всему периметру. Тесаный камень соседствует с желтым кирпичом и фризами в стиле рококо.

— Соседний дом, — уточняет агент по недвижимости, проследив за моим взглядом. — Пустует с незапамятных времен.

— Занятный.

— Не правда ли? А вы еще не все видели…

Я смотрю на него вопросительно. Он улыбается уголком рта, склонившись над моим стулом. Цокает языком, тихие влажные звуки смешиваются с бульканьем фонтана.

— Так я беру с первого по пятнадцатое августа, это возможно?

— Вполне. Ваш предшественник уезжает тридцать первого июля. Завсегдатай — третий раз туда едет. Переживает, что это будет последний.

— Что же ему так нравится?

Он втягивает щеки и возвращается за свой стол. Открывает какую-то папку, протягивает мне бумаги.

— Задаток тридцать процентов, остальное за месяц до отъезда. Описание можете оставить себе.

Я пробегаю глазами договор об аренде, подписываю и достаю чековую книжку. Сумма просто смехотворная: отпуск обойдется нам в четыре раза дешевле обычного. Я заранее знаю реакцию Кристины и представляю себе, что меня ждет. С другой стороны, прошлым летом она отказывалась заниматься любовью из-за количества детей на квадратный метр в соседних трейлерах. В этом году у нее будут все условия.

Пока хозяин проверяет, все ли в порядке, я снова рассматриваю фотографию на столе. Этот дом меня заинтриговал. Столько усилий архитектора, брошенных на произвол судьбы и запустение, — задевает за живое эта несправедливость. Растрескавшаяся лепнина, искрошившееся кружево деревянных фронтонов, резные ставни, висящие на одном гвозде… Кажется, будто окружающий пейзаж, плоский и невыразительный, из зависти обглодал мало-помалу дерзкие башенки, чувственные колонны, декоративные узоры, все эти барочные излишества, такие вызывающе неуместные здесь.